УДК 392.1
ББК 63.52
СВАДЕБНЫЕ ОБРЯДЫ СЛАВЯН
______________________________
© Ю. А. Коловрат-Бутенко
(OrcidID: 0000-0002-3294-3308, ResearcherID: G-9509-2016)
Змиевское научное краеведческое общество
Быт, обычаи и культура северян, населявших лесостепную часть Верхнего Подонцовья, отчасти описаны Нестором Летописцем: «А Радимичи, и Вѧтичи и Северо одинъ обычай имѧхѹ: живѧхѹ въ лѣсѣ, ѩкоже всѧкый звѣрь, ѩдѹще все нечисто, и срамословьѥ въ нихъ предъ отьци и предъ снохами, и бьраци не бывахѹ въ нихъ, но игрища межю селы, и схожахѹсѧ на игрища, на плѧсаньѩ и на всѧ бѣсовьскыя пѣсни, и тѹ ѹмыкахѹ жены собѣ, съ неюже кто свѣщевашесѧ» [1].
Данный пассаж летописца позволил А. Л. Шлёцеру и Н. М. Карамзину сделать неверный вывод о первоначальной дикости восточнославянских племён. Эта мысль активно поддерживалась в историографии царского и (по инерции) советского времени. Необходимо учитывать, что Нестор Летописец был христианином, а потому повествование его ангажировано религиозными воззрениями автора. Относительно «нечистой» еды можно предположить, что таковой Нестор считает скоромную пищу, употреблявшуюся во время поста. Возможно также, что северяне Змиевщины употребляли в пищу сурков, что подтверждается находками костей этого животного на Мохначанском городище [2]. Впервые мысль о релгиозной ангажированности летописца была высказана ещё Д. Я. Самоквасовым [3].
По описанию летописи можно сделать вывод, что, в отличие от полян, северяне сохранили свои языческие верования и этнические обычаи. Этот вывод подтверждается археологическими данными. Исследователями неоднократно отмечалась архаичность роменской и боршевской культур [4]. Обычно эту архаичность поясняют как результат угнетения указанных восточнославянских племён Хазарским каганатом. Однако следует согласиться с В. В. Колодой, который на материалах своих раскопок показал, что «изначальное противостояние славян и населения каганата перерастает в сосуществование, из которого постепенно возникает сотрудничество» [5].
И. В. Гордиенко-Митрофанова и В. С. Аксёнов дают следующую классификацию браков [6].
Брак уводом. Такой вид близок древним бракам с похищением, кражей невесты. В XVII–XIX вв. такой брак предполагал похищение невесты с её согласия, тогда как в более древние времена согласия невесты не требовалось, ибо она зачастую принадлежала к другому, иногда враждебному, племени или роду.
Брак уходом. Брак уходом был достаточно широко распространён у славян XVI–XIX вв., поскольку к нему прибегали те, кто не получал от родителей согласия на брак, а также бедняки, не имевшие возможности организовать свадьбу и купить подарки согласно брачному договору.
Брак на веру. Этот брак брал под защиту права девушки, обманутой юношей, отказавшимся от женитьбы. Для улаживания дел родители девушки приводили её к искусителю и пытались уговорить его родителей женить сына. Иногда эту акцию предпринимала сама девушка. Природа этого обычая уходит во времена матриархата, позже это нашло отражение в обряде сватания девушки к парню.
Языческие браки у восточных славян совершались у воды. Об этом свидетельствуют данные этнографии. В первой половине ХIХ в. у старообрядцев было достаточно свадебному поезду трижды объехать вокруг озера, чтобы считать брак свершённым. Сюда же следует отнести обычай обливать молодожёнов водою после венчания. Бытовал на Руси также обычай, когда жених и невеста клялись друг другу в супружеской верности возле колодца [7].
Архаичность роменских древностей и консерватизм древних обрядов и верований северян, на наш взгляд, напрямую не связаны с «хазарским гнётом», а имеют иную причину. Оживлённый торговый путь, проходивший в это время вдоль Северского Донца, не вносил, тем не менее, в уклад жизни северян новые веяния. Христианизаторское влияние с Поднепровья в восточном ареале северян было слабым. Мусульманство восточных купцов и иудаизм Хазарии также не получили широкого распространения. Единственными, кто был близок роменцам по уровню духовной культуры, были язычники-аланы, с которыми у северян Змиевщины и возник своеобразный симбиоз. Отражением этого симбиоза можно, вероятно, считать Мохначанское святилище.
Вышеприведённый фрагмент «Повести временны́х лет» рассказывает о брачных обычаях различных племён Руси. То срамословие, о котором говорит летописец – это не примитивный мат. Думаем, что в данном контексте подразумеваются песни брачного, свадебного цикла. Эти песни носили достаточно натуралистичный эротический характер и потому кажутся христианину Нестору срамословием. Необходимо отметить, что подобные церемониальные песни, именуемые «соромницькими» сохранились на Украине вплоть до конца XVIII – начала XIX вв. Выдающийся украинский этнограф и антрополог Фёдор Волк (Ф. К. Волков) первым из этнографов приводит эти песни в своей работе «Студії з української етнографії та антропології».
Думаем, что именно такие песни Нестор и называет «срамословьѥ … предъ отьци и предъ снохами». Многие этнографы, изучавшие украинский фольклор, также как и Нестор считали подобные песни неприличием, о чём Фёдор Волк пишет: «Это вакхическо-эротическое настроение … древние авторы … старательно избегали в своих описаниях» [8].
Можно предполагать, что наиболее близка к языческой свадьбе украинская. Как писал Н. Ф. Сумцов: «Замечательная особенность малорусской свадьбы состоит в том, что в ней при весьма разнообразном обрядовом употреблении хлеба существует много хлебных песен; хлебные обряды не представляются сухой и бессмысленной формальностью, внешностью. Они оживлены и объяснены песней и благодаря песне представляются в большинстве случаев явлением живым, органическим, с плотью и кровью. Среднерусская и западнорусская свадьба представляет очень много сходного со свадьбой малорусов, болгар и сербов, в особенности со свадьбой малорусов, так что, естественно, возникает мысль о происхождении малорусской и средневеликорусской свадьбы из одного и того же древнерусского, чисто славянского источника» [9].
Когда Нестор говорит об отсутствии свадеб у вятичей, северян и радимичей, то имеет в виду отсутствие христианского венчания. Свадьба, конечно же, была и заключалась, как пишет сам летописец, в умыкании невесты по предварительному сговору.
Целью многожёнства всегда было как можно большее число детей, в которых заключалась экономическая мощь рода, его процветание. Поэтому славяне, при наличии соответствующих материальных средств, обзаводились несколькими жёнами. Христианское ханжество летописца видит в многожёнстве нечто подобное современной «шведской семье», что, несомненно, не так. В Переяславском списке «Повести временных лет», рассказ об игрищахъ межю селы, по сравнению с Ипатьевским списком, более пространен. В частности, Переяславский список сообщает, что северяне, вятичи и радимичи «брацїи не возлюбиша, но игрища межи сѣлъ, и тѹ слѣгахѹсѧ, рищѹще на плѧсанїа познавахѹ, котораа жена или дѣвица до младыхъ похотѣнїѥ имать, и отъ очного взозренїя, и отъ обнаженїя мышца и отъ пръстъ рѹчныхъ показанїѩ, и отъ прьстней даралаганїа на пръсты чюжая, тажъ потомъ целованїа съ лобзанїѥмъ и плоти съ сердцемъ, раждегшисѧ слагахѹсѧ, иныхъ поимающе, а дрѹгыхъ, порѹгавше, мѣтаахѹ на насмѣѩнїѥ до смерти. Имѧхѹть же и двѣ и по три жены» [10]. Верно предположить, что у радимичей, вятичей и северян считалось нормой для женщин заключать брак после возникновения сексуальных отношений, ибо вряд ли какая-либо женщина хотела стать предметом насмешек. Вышесказанное является неоспоримым фактом высокой морали, присущей перечисленным восточнославянским племенам.
В свадебном обряде язычников, по-видимому, чётко различали невест-девиц и невест-женщин. Девственность невесты в обряде украинской свадьбы означал красный цвет. Это подтверждается тем, что на Украине красные ленты могла носить только девица, замужние таких лент не носили [11].
И. В. Гордиенко-Митрофанова и В. С. Аксёнов выделяют в славянской свадебной обрядности три цикла: предсвадебный, собственно свадьбу и послесвадебный. В свою очередь каждый из циклов состоял из отдельных обрядовых действий [12]. Правда, исследователи вынуждены опираться на очень поздние источники, этнографические.
Важным элементом восточнославянской свадьбы было посыпание молодых зерном. По этому поводу Н. Ф. Сумцов писал: «В русском старинном и современном быту обрядовое употребление хлебных зёрен весьма распространено. В особенности заслуживает внимания, что обрядовое употребление хлебных зёрен обнаруживается в наиболее архаичных явлениях народного быта, в заговорах, свадьбах и рождественских святках. Обрядовое употребление хлебных зёрен в особенности распространено на свадьбах всех славянских, более того – всех индоевропейских народов. Это настолько важный акт свадебного ритуала, что без него ни великорусы, ни малорусы не совершают брачного пиршества; по-видимому, ни один индоевропейский народ не признает или не признавал в старину свадьбу оконченной без осыпания молодых хлебным зерном» [13].
Помимо обрядового употребления каш и напитков, к свадебным ритуалам относилось у восточных славян и обрядовое разбивание посуды. Из свадебной записки о бракосочетании великого князя литовского Александра с Еленой Ивановной в 1499 г. в Вильне говорится, что, после того как священник дал невесте напиться вина, склянку растоптали. В свадебной записке о бракосочетании великого князя Василия Ивановича с Еленой Глинской сказано: «И какъ ѥще великїй кнѧзь бѹдетъ допивать вино, и онъ ѹдаритъ стклѧницѹ о землю и ногою потопчетъ самъ, и иномѹ никомѹ не топтать, опричь кнѧзѧ послѣ вѣнчанїѩ, а собравъ, кинѹть въ рѣкѹ, какъ прежде велось». Обрядовое разбивание посуды на свадьбах ныне встречается в Великой, Малой и Белой России. Кроме свадьбы обрядовое разбивание посуды в старинное время в Великой и Малой России соблюдалось при окончании школьного учения, накануне праздника Рождества Христова, во время крестинного обеда. В настоящее время посуду на свадьбах разбивают или в знак целомудрия невесты, или в знак пожелания молодым счастья. В древнее время разбивали посуду по окончании жертвоприношения: сосуды, послужившие Богам, не могли уже служить людям [14]. Разбивание посуды и горшок с кашей были также характерны для погребального обряда восточных славян.
Свадебный обряд северян, сопровождавшийся хороводами (плѧсаньѩми) и ритуальными языческими песнопениями, по-видимому, был весьма красочным. Относительно плѧсанїй и бѣсовьскыхъ пѣсней «Книга драгоценных сокровищ» ибн-Даста сообщает: «есть у них разные лютни, гусли и сопелки. Их сопелки два локтя длинной, лютня же их восьмиструнная» (рис. 1) [15]. Прилагательное «бѣсовьскыѩ», употреблённое в летописи, следует понимать как «языческие», так как для Церкви характерно приравнивание всех без исключения языческих Богов к силам зла: чертям, бесам, демонам.
Славист Л. Нидерле, исследуя вопрос о музыке славян, говорит следующее: «Ни один вид развлечения славяне не любили так, как песню, пляску и музыку. Ещё и ныне славянин любит пение, он поёт в радости и в печали, во время работы и отдыха. Тысячелетия тому назад пели постоянно, вероятно, больше, чем теперь, на свадьбах и на похоронах, на общественных и семейных празднествах» [16].
Рис. 1. Древнерусские музыканты и скоморохи
О характере этих древних песен и плясок нам ничего не известно. По современным песням славян до сих пор не удалось создать представление об основах праславянской музыки. Нам не известна ни её форма, ни тональность и такт, но, возможно, гармония тонов и минорная тональность современной народной музыки уже праславянские. Древние песни были чаще всего хоровые, но в отдельных случаях возникали уже первые любовные песни. Были ли в те древние времена у славян также свои героико-эпические песни, прославляющие князей и героев, достоверно не доказано. Однако весьма вероятно, что на празднествах, в частности во время пиршеств на княжеском дворе, специальные певцы пели такие панегирические песни. К ним относился, по-видимому, и мифический Боян конца XI – начала XII в., о котором неоднократно упоминается в «Слове о полку Игореве» и который воспевал славу и печаль русской земли в боях с половцами, перебирая при этом струны лютни. Вообще же русские былины и южнославянские эпические песни засвидетельствованы только в более поздние времена [17].
Но если мы так и не можем ничего сказать о характере славянских песен и плясок, то нам достаточно известны музыкальные инструменты, на которых играли славяне в X и XI вв. или которые им были, по крайней мере, известны. На празднествах, а также на свадьбах и похоронах обычным инструментальным аккомпанементом был оркестр из четырёх инструментов, которые следует считать инструментальной основой славянской музыки: труба, свирель, бубен и гусли. Это была музыка – слав. гоульба, гоуденьѥ – в подлинном смысле слова. Славянская литература XI и XII вв. подтверждает эту типичность характера славянской музыки целым рядом свидетельств … В них неизменно встречаются упомянутые четыре основных инструмента [18].
Наконец, несколько слов следует сказать о ритуальной еде. Эту тему достаточно хорошо изучил Н. Ф. Сумцов. «В Великой, Малой и Белой России коровай пекут из лучшей муки – пшеничной или ржаной. Число короваев бывает различно. В Малороссии большей частью ограничиваются одним короваем. В старинное время в Великороссии на царских свадьбах приготовляли два коровая. В Буковине пекут даже четыре коровая. В дополнение к короваю пекут хлебы меньшей величины: перепечу, которая встречается и на старинных царских свадьбах как сдобное хлебное печение особой формы, с гранью, похожей на ананасную; калачи, впервые упоминаемые в великокняжеской свадебной записи 1500 г., в Костромской губернии – благословенный, или крутильный хлеб, в Малороссии – лежни и шишки, т. е. небольшие булочки снизу круглой формы, а наверху с крестом из теста или с небольшими по краям пупырышками наподобие сосновых шишек. Время и место печения коровая различны по местностям: пекут накануне свадьбы, в день свадьбы и даже, что редко, на другой день свадьбы – в доме невесты или жениха, или там и там одновременно; но в доме невесты – с большими церемониями и большей веселостью. Бывает и так, что у молодого пекут коровай накануне свадьбы, а у молодой – в самый день свадьбы. В Малороссии коровай приготовляют только при выходе замуж девушки. Вдова, выходя замуж, не удостаивается этой чести. Коровай пекут почти исключительно замужние женщины» [19].
Коровай сажают в печь супруги, живущие в любви и согласии, причём или только они держатся за лопату, или все присутствующие в доме. В Малороссии коровай сажает в печь мужик, называемый в песнях кучерявым; он стучит при этом три раза в печку ногой; женщины подхватывают дежу и поднимают её к потолку. По обеим сторонам печки ставят по стакану водки с прикреплённой к стакану свечой [20].
Возвращаясь к теме свадьбы как инициации девушки, необходимо процитировать слова лингвиста М. М. Маковского: «Раскрытие невесты, снятие покрывала в доме жениха должно было означать её “освобождение”, выход её из “могилы”. Предметом, на который возлагалась функциональная нагрузка ритуальных похорон невесты, был специальный свадебный хлеб (пирог). Важно, что по форме этот хлеб должен был быть обязательно округлым, выпуклым, довольно большим. Нередко размеры его были столь велики, что приходилось разбирать переднюю стенку печи, чтобы вынуть пирог, который практически повторял форму холма, насыпи, могилы. В чешском языке такой пирог назывался homola (ср. с метатезой – русск. могила). Таким образом, существует прямая связь между названием свадебного пирога (чеш. homola), платка, которым покрывают невесту (русск. диал. гомылька) и названием погребального холма – могилы» [21].
[1] «А радимичи, и вятичи, и северяне имели одинаоквые обычаи: жили в лесу, подобно зверям, ели всё нечистое, и [было] срамословие у них перед отцами, и перед снохами; и браков не бывало у них, но игрища между сёлами. И сходились на игрища, на пляски, и [на пение] всяких бесовских песен; и ту [девицу] умыкали себе в жёны, с которою прежде сговорились; имеют же по две и по три жены». Повість врем’яних літ: Літопис (За Іпатським списком) / Пер. з давньорусської, післяслово, коментар В.В. Яременка. – К., 1990. – С. 20/21–22/23.
[2] Колода В.В. Житло із жертовником на Мохначанському городищі / В.В. Колода // Археологічний літопис Лівобережної України. – 2001. – Ч. 1. – С. 42–46.
[3] Самоквасов Д.Я. Северянская земля и северяне по городищам и могилам / Д.Я. Самоквасов. – М., 1908. – С. 94.
[4] Археология Украинской ССР : В 3 т. – К., 1985. – Т. 3. – С. 212; Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тыс. н. э. / В.Д. Баран, Е.В. Максимов, А.Г. Смиленко и др. – К., 1985. – С. 134.
[5] Колода В.В. Слов’яно-хозарські відносини крізь призму нових археологічних данних з басейну Сіверського Дінця / В.В. Колода // Археологічний літопис Лівобережної України. – 2005. – № 1–2. – С. 79.
[6] Гордиенко-Митрофанова И.В. Язычество восточных славян (VIII–X вв. н. э.) / И.В. Гордиенко-Митрофанова, В.С. Аксёнов. – К., 2003. – С. 135.
[7] Остроумов Н.И. Свадебные обычаи в Древней Руси. Историко-этнографический очерк / Н.И. Остроумов. – Тула, 1905. – С. 10–12.
[8] Вовк Х.К. Студії з української етнографії та антропології / Х.К. Вовк. – К., 1995. – С. 206.
[9] Сумцов Н.Ф. Хлеб в обрядах и песнях / Н.Ф. Сумцов. – Х., 1885. – С. 57.
[10] «Браков [христианских] не любили, но [практиковали] игрища между сёл; во время танца становилось известно, какая женщина или девушка имеет плотское влечение к юношам; там взаимно дразнили друг другу чувства и сердце взглядами глаз, обнажением определённых частей тела, игрой пальцев, обменом перстней, объятьями и множественными поцелуями; после чего, раздевшись, совокуплялись; иных [женщин] после этого брали [в жёны], а других, переспав с ними, бросали на насмешки до самой смерти. Имеют же по две, и по три жены…». Полное собрание русских летописей. – М., 1851. – Т. 41. Летописец Переяславля-Суздальского. – С. 3–4.
[11] Сумцов Н.Ф. Этнографические записки / Н.Ф. Сумцов. – Х., 1889. – С. 20.
[12] Гордиенко-Митрофанова И.В. Язычество восточных славян (VIII–X вв. н. э.) / И.В. Гордиенко-Митрофанова, В.С. Аксёнов. – К., 2003. – С. 135.
[13] Сумцов Н.Ф. Хлеб в обрядах и песнях / Н.Ф. Сумцов. – Х., 1885. – С. 28.
[14] Там же. – С. 46.
[15] З «Книги дорогоцінних скарбів» Абу-Алі Ахмеда ібн-Омар ібн-Даста // Історія України в документах і матеріалах. – К., 1939. – Т. 1. Київська Русь і феодальні князівства XII–XIII ст. – С. 69.
[16] Нидерле Л. Славянские древности / Л. Нидерле; пер. с чеш. Т. Ковалёвой и М. Хазанова. – М., 2000. – С. 446.
[17] Там же. – С. 447–448.
[18] Там же. – С. 448.
[19] Сумцов Н.Ф. Хлеб в обрядах и песнях / Н.Ф. Сумцов. – Х., 1885. – С. 61.
[20] Там же. – С. 62.
[21] Маковский М.М. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках. Образ мира и миры образов / М.М. Маковский. – М., 1996. – С. 236.
Ссылка на эту статью:
Коловрат-Бутенко Ю. А. Свадебные обряды славян / Ю. А. Коловрат-Бутенко // История Змиевского края. – Змиев. – 01.07.2018. – URL : https://colovrat.at.ua/publ/2-1-0-359
Библиовебографическое описание (ДСТУ 8302:2015):
Свадебные обряды славян // История Змиевского края. 01.07.2018. URL: https://colovrat.org/publ/2-1-0-359 (дата обращения: 24.11.2024).
Похожие статьи: