Обобщая опыт войны с Турцией, Военное министерство пришло к выводу, что русская кавалерия оказалась несоразмерно малой по отношению к пехоте, уступала в численном отношении кавалерии соседних государств и, главное, не обладала единой тактической организацией. Наличие гусарской и уланской конницы уже не оправдывалось характером боевых действий. В связи с этим в 1882 году армейские уланы и гусары были преобразованы в драгун — ездящую пехоту. «Предписано было усиленно заниматься пешим строем и стрельбой, что выполнялось в порядке отбывания номера, но все-таки заметно снижало кавалерийский дух. На лошадь стали смотреть не как на первое и главное орудие кавалериста, а только как на средство передвижения». Одновременно в армии прошла реформа обмундирования. На смену великолепию ментиков, доломанов, касок с плюмажами, цветных лацканов пришла скромная, однообразная одежда в «псевдорусском» стиле — полукафтаны на крючках, широкие шаровары, кушаки, барашковые шапки. Одеяние конника почти не отличалось от одеяния пехотинца.

«Кавалерия уныло донашивала уланки, кивера и ментики со снятыми шнурами и споротым шитьем, раньше чем по примеру пехоты облачиться в зипуны». Многие офицеры подавали в отставку, не желая носить «мужицкой одежды». Вполне отвечая эстетическим вкусам царя Александра III и его стремлению к экономии государственных средств, реформа эта, по мнению русского военного историка А. Керсновского, сказалась «самым отрицательным образом в духовно-воспитательной области — самой важной области военного дела». Отмененные мундиры с их порой архаичными аксессуарами в глазах солдат и офицеров были символами преемственности с «прошедшими геройскими эпохами».

В длинном перечне из более чем 50 драгунских полков Харьковский получил номер 11, Чугуевский — 32, Изюмский — 33. При общем для всех полков черном цвете мундира и серо-синем — шаровар, погоны, кушаки, верхи шапок, выпушки были у харьковцев оранжевые, чугуевцев — белые, изюмцев — коричневые.

В конце века в армии пышно расцвела полковая историография. Каждая воинская часть считала делом чести обзавестись собственной писаной историей. Не был исключением и Харьковский полк. Его летописцем стал Евгений Александрович Альбовский. Служа много лет в полку, Е. А. Альбовский постепенно собирал исторические сведения о его прошлом, ибо, как он сам вспоминал, «к стыду своему, не имел ровно никакого понятия о слободском казачестве и об обстоятельствах, при которых зародился Харьковский полк». Интерес молодого офицера именно к этому периоду истории объяснялся еще тем, что он сам был уроженцем Валковского уезда Харьковской губернии, где располагалось родовое имение Альбо-шевка, а предки Альбовского служили в Харьковском слободском казачьем полку.

В процессе своих изысканий в архивах Москвы и Харькова Альбовский знакомится с Дмитрием Ивановичем Багалеем. Известный ученый, знаток прошлого Слободского края не только поддержал начинающего историка, но и предоставил в его распоряжение бесценные архивные материалы и собственную библиотеку с богатым собранием старинных книг. Через всю жизнь пронес Евгений Александрович чувство глубокой благодарности к «почтенному историку, перед авторитетом которого нужно преклониться».

В 1895 году в Харькове выходит первая книга Е. А. Альбовского — «История Харьковского слободского казачьего полка 1651—1765». Труд Евгения Альбовского выгодно отличался от произведений подобного жанра прежде всего тем, что в отличие от многих собратьев по перу он сумел подняться до уровня подлинно научного исторического исследования. Тщательно отбирая и проверяя факты, сравнивая разнообразные, порой противоречащие друг другу источники, отвергая недостоверные сведения, вводя в текст обнаруженные в архивах новые документы, он воссоздает реалистическую картину военной и гражданской жизни Слободской Украины в XVII—XVIII веках. Когда пришли в «дикое поле» первые поселенцы, кем и когда основан город Харьков, как возник Харьковский полк, ответы на эти и другие вопросы дает Альбовский в своем сочинении, выступая нередко в роли первооткрывателя.

Через два года, в 1897 году, в Минске выходит вторая часть истории Харьковского полка, где она прослежена до конца XIX века. И в этой работе поражает легший в ее основу колоссальный объем свежего архивного материала, освоенный в столь сжатые сроки. С присущим ему мастерством Альбовский восстанавливает на страницах книги не только детальную фактографию полка, но и рисует красочное полотно быта и нравов русской армии за два века.

История Харьковщины и Харьковского полка остались главными темами в творчестве Евгения Альбовского на многие годы. На равных с профессиональными историками он выступает с краеведческими сюжетами на страницах сборника Харьковского историко-филологического общества и газеты «Южный край». В 1914 году выходит новая книга — «Харьковские казаки», задуманная как первая часть фундаментальной истории Харьковского полка, значительно дополненной и во многом переосмысленной. Это последняя из известных нам печатных работ Альбовского.

О жизни Евгения Альбовского вне его исследовательского и писательского труда мы знаем очень мало. Некоторые страницы «Истории Харьковского полка», посвященные войне 1877—1878 годов, позволяют предположить, что их автор был участником описанных событий. Известно, что после службы в Харьковском полку Альбовский был ротмистром в Иркутском драгунском и написал историю последнего. Изучал историю тех мест, где протекала служба, занимался литературными переводами с польского, кое-что из них напечатал. Во время революции 1905 года принужден был выступить в роли «усмирителя латышей», о чем оставил записки «6 месяцев в Курляндии». В том же году вышел в отставку и вернулся в родную Альбошевку. После начала мировой войны был снова призван в армию.

Последнее известие о нем датируется по письмам маем 1917 года. Дальнейшая его судьба неизвестна. Остались лишь талантливо написанные книги, на страницах которых в последний раз соединились история полка и города, давшего ему имя.

Двадцатый век начался для Харьковского и Изюмского полков с торжеств — в 1901 году они отметили свое 250-летие. В 1908 году своеобразный юбилей — 100 лет со дня наименования полка уланским — отпраздновали чугуевцы. Вообще начало века оказалось богатым на круглые даты: 200-летие Полтавской победы, 100-летие войны 1812 года, 300-летие династии Романовых и т. п. Каждая из них была отмечена юбилейной медалью и множеством памятных жетонов. Не нюхавшие пороха офицеры и солдаты украсились медалями и знаками, как рождественская елка.

После поражения в войне с Японией Николай II в качестве меры, призванной повысить моральный дух армии, восстановил прежние гусарские и уланские полки с их традиционной живописной формой. Но наступил 1914 год, и грохот «августовских пушек» заставил бравых кавалеристов сменить блеск своих одежд на унылую целесообразность защитного цвета. Впрочем, даже попав в окопы, кавалеристы продолжали форсить, отделяя себя от «серой скотинки» — пехоты. Гусары сохраняли свои краповые чакчиры, а уланы носили этишкетный шнур с кистями, обвитый вокруг ворота и выпущенный из-под погона.

В первые дни войны 1-я и 2-я армии генералов П. К. Ренненкампфа и А. В. Самсонова устремились в Восточную Пруссию. Вторжение было предпринято по настоянию правительства Франции, армия которой вела оборонительные бои. Выполняя свой союзнический долг, русские армии перешли в наступление, даже не завершив развертывание по мобилизации. Вместе с войсками А. В. Самсонова вступил в Восточную Пруссию Харьковский полк Боевое крещение уланы приняли 14 августа 1914 года в трехчасовом бою у деревни Саркитен. Наспех подготовленное и проведенное наступление закончилось катастрофой. Воспользовавшись отсутствием взаимодействия между русскими армиями, германское командование нанесло контрудар. Два корпуса армии Самсонова были окружены и погибли вместе со своим командующим.

Харьковцы избежали этой участи, так как действовали на крайнем правом фланге, удар же германцев пришелся на центр боевого порядка самсоновской армии. Переведенный вместе с дивизией в состав 10-й армии, полк в сентябрьских боях 1914 года отличился дважды. Первый раз 10 сентября, при набеге на г. Щучин, эскадроны удачно атаковали вражескую пехоту. Это дело было отмечено приказом по дивизии и благодарностью командующего армией. Второй — 17 сентября у Граево — харьковцы подверглись внезапному нападению гвардейского драгунского полка. Хотя при появлении противника эскадроны стояли спешившись, уланы не растерялись. Мигом вскочили в седла и бросились в атаку. 3-й и 6-й эскадроны ударили с фронта, а 2-й, во главе с командиром полка, обошел с фланга. Часть немцев была изрублена и переколота, часть — загнана в болото. В плен взяты три офицера и 43 солдата. За отличия в кампанию 1914 года более 40 уланов были представлены к Георгиевским крестам. Но порядок награждения в русской армии выдерживался очень строго: подвиг непременно должен был соответствовать статуту этого высшего солдатского ордена. Получили кресты всего 18 человек. Если же к моменту вручения награды солдат погибал, орден передавался его родным на память. История сурово обошлась с героями первой мировой войны. Революция отменила их боевые награды, перечеркнув тем самым заслуги и предав забвению имена.

Изюмцы и чугуевцы начали войну в составе 11-й кавалерийской дивизии на Юго-Западном фронте. В августе-сентябре здесь развернулась грандиозная Галицийская битва, закончившаяся крупным поражением австро-венгерских войск, потерявших убитыми, ранеными и пленными свыше 400 тысяч человек и 400 орудий. Освободив старинные украинские города Галич и Львов, русская армия осадила мощную крепость Перемышль с более чем стотысячным гарнизоном. В конце августа полки 11-й кавдивизии заступили на боевые позиции перед фортами Перемышля. Кавалеристам, оставив лошадей, пики и сабли, предстояло невиданное дело — вооружиться лопатами и рыть траншеи. В первые недели войны это был еще исключительный случай, и поэтому он подробно зафиксирован «для истории» в журналах боевых действий. «Вообще уланы проявили в совершенно незнакомом для них деле — устройстве окопов — много энергии, — говорится в журнале Чугуевского полка, — и, несмотря на небольшое количество лопат и каменистый грунт, окопались достаточно хорошо, чем объясняются сравнительно небольшие потери, несмотря на двухдневный сильный огонь неприятельской артиллерии».

Первое «сидение» в окопах было непродолжительным. И снова приходилось совершать изнурительные марши, когда лошади и люди по 12—16 часов не знали отдыха, разведки с ежеминутным риском для жизни, когда опасность подстерегала на каждом шагу. Впрочем, был и другой взгляд на участь кавалериста первой мировой. «Мне, вольноопределяющемуся — охотнику одного из кавалерийских полков, работа нашей кавалерии представляется как ряд отдельных, вполне законченных задач, за которыми следует отдых, полный самых фантастических мечтаний о будущем. Если пехотинцы — поденщики войны, выносящие на своих плечах всю ее тяжесть, то кавалеристы — это веселая странствующая артель, с песнями в несколько дней кончающая прежде длительную и трудную работу». Так писал служивший в гвардейском уланском полку поэт и георгиевский кавалер Николай Гумилев.

В декабре чугуевские уланы в бою у деревни Бобрка юго-западнее г. Кросно атаковали и заставили положить оружие роту австрийцев. Это дело было отмечено благодарностью главнокомандующего: «Спасибо Чугуевским уланам за дело под Кросно 10-го декабря. Кресты по числу участвовавших эскадронов, по расчету 6 на эскадрон». Возглавлявшие атаку офицеры: подполковник Антон Друве, корнеты Юрченко и Александр Шульгин — были представлены к награждению георгиевским оружием.

Следующий 1915 год оказался критическим для русской армии. Германия бросила силы на Восточный фронт с целью разгромить Россию и вывести ее из войны. В январе немцы начинают наступление против 10-й армии, растянутой в линию на 170 километров без резервов. Харьковский полк ведет оборонительные бои, порой нанося противнику чувствительные удары. 29 января у деревни Кержек эскадроны харьковцев в пешем строю штыковой атакой обратили в бегство три германские роты. Ни пулеметный огонь, ни глубокий снег не остановили порыва улан.

В феврале полк был направлен на оборону Осовецкой крепости. В марте эскадроны поочередно посылались для прикрытия артиллерийских батарей. После месячного отдыха, в мае, харьковцы очутились на Северном фронте в Прибалтике. Здесь летом на их долю выпали упорные бои в арьергарде 37-го армейского корпуса. Особенно тяжелым был бой 12—13 августа на р. Экау. Отряд полковника Киселева в составе трех эскадронов Харьковского полка при трех орудиях и двух пулеметах, обеспечивая правый фланг корпуса, сжег мосты и препятствовал переправе немцев. Чтобы преодолеть расстояние в 12 верст, противнику понадобилось 15 часов непрерывного боя. Уланы вывезли на собственных конях орудие и два снарядных ящика, у которых были перебиты все запряжные лошади. Во время боя тяжелое ранение получил штандартный унтер-офицер. Это увидел корнет фон Ланг. Он лично взял штандарт и вместе с другим унтер-офицером, пробравшись ночью по бездорожью, вывез полковую святыню в безопасное место, а затем доставил в штаб дивизии.

Несмотря на героизм и самопожертвование солдат и офицеров, в начале мая 1915 года германо-австрийские войска прорвали на Юго-Западном фронте позиции русских армий, и те вынуждены были откатываться с боями на восток К осени фронт стабилизовался. Началась позиционная война. Кавалерии наряду с пехотой пришлось заступать на боевое дежурство в окопах.

В конце 1915 — начале 1916 года донесения с позиций полков, расположенных на разных фронтах, удивительно походят друг на друга. «На участке полка ничего существенного не происходит», — гласит «Журнал военных действий» изюмцев. «На участке полка без перемен. Ночь и день прошли спокойно», — типичная запись в журнале Харьковского полка. Впрочем, спокойствие это кажущееся просто артиллерийские обстрелы, ружейные перестрелки, вылазки разведчиков стали уже обыденной повседневностью.

В сражениях первых двух лет войны отличились многие офицеры Харьковского полка. Назовем хотя бы некоторых. В бою у р. Кержек корнет Романский под пулями бросается наперерез эскадрону, идущему на село, занятое противником, и предупреждает об опасности. В мае 1915 года Романский с уланским разъездом атаковал вдвое сильнейший неприятельский разъезд, взял в плен офицера и шесть рядовых, остальных уничтожил. Поручик Василий Жуковский во время похода в Восточную Пруссию в 1914 году с разъездом, выдав себя за австрийцев, пробрался на железнодорожную станцию Россель в тылу у немцев, где уничтожил телеграф. К концу 1915 года Жуковский уже был кавалером ордена Св. Анны 2-й, 3-й, 4-й степеней, орденов Св. Станислава 2-й и 3-й степени и ордена Св. Владимира 4-й степени — все «с мечами и бантом», что указывало на награждение за боевые заслуги.

Казалось, что фронт, опутавшись колючей проволокой, замер надолго, но пришло лето, и он вдруг зашевелился — началось знаменитое Брусиловское наступление. За три месяца почти непрерывных боев армии Юго-Западного фронта отбросили противника на десятки километров. Взяли более 400 тысяч пленных, 581 орудие, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. К сожалению, русское командование не сумело распорядиться своей многочисленной кавалерией. Напрасно Брусилов требовал: «Кавалерии не привязываться к пехоте, а, памятуя свои основные свойства — быстроту и натиск, энергично разведывать и преследовать противника... Ожидаю и требую самых энергичных, чисто кавалерийских действий...». Командующие армиями осторожничали и не рискнули бросить в прорыв конные массы. Кавалерия, естественно, преследовала отступающего противника, но преследование велось вяло, что косвенно подтверждают и цифры потерь. Изюмский полк, например, за три месяца лета 1916 года потерял убитыми всего 10 человек.

Впечатляющие успехи Юго-Западного фронта подтолкнули к вступлению в войну Румынию. Правда, появление нового союзника лишь ухудшило стратегическое положение России. Слабая румынская армия очень скоро была разбита, и русское командование вынуждено было удлинить фронт, перебросив в Румынию значительные силы. Так Изюмский и Чугуевский полки в конце 1916 года оказались в Румынии, заняв позиции на северном участке нового фронта мировой войны. Активные боевые действия прекратились, и кавалеристам пришлось снова засесть в окопы. Та же картина наблюдалась и на Северном фронте, где харьковские уланы держали оборону на левом берегу Западной Двины.

Вновь установившееся к началу 1917 года на фронтах затишье резко контрастировало со взрывом политических страстей в тылу. Февральская революция ликвидировала самодержавие. Получившие большинство в Советах на волне революционной эйфории представители социалистических партий выбросили лозунг мира — «без аннексий и контрибуций». Временное правительство, сформированное из деятелей крупной буржуазии, выступало за продолжение войны «до победного конца». Такая разноголосица сбивала с толку солдатскую массу. К тому же решение волновавшего солдат вопроса о земле откладывалось на неопределенный срок — до созыва Учредительного собрания. Появившиеся в это время приказ № 1 Петроградского Совета и «Декларация прав солдата», несмотря на благие намерения их авторов, в реальной жизни привели к подрыву воинской дисциплины.

Начался процесс разложения армии. «Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключен без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо... Офицер сразу сделался врагом в умах солдатских, ибо он требовал продолжения войны и представлял собой в глазах солдата тип барина в военной форме», — вспоминал А А Брусилов.

Революционное брожение в меньшей степени затронуло кавалерийские части. Как вспоминал писатель-фронтовик Виктор Шкловский, кавалерия наша была все еще «очень хороша. Кавалеристы впоследствии одни прикрывали наше отступление. Это были еще кадровые солдаты. В то время настроение у них было почти шовинистическое. Они говорили.- "Мы за мир без аннексий и контрибуций, но за войну до полной победы"». Хотя в Харьковских полках, как и везде, возникли солдатские комитеты, но они занимались в основном хозяйственной, культурно-просветительной деятельностью и мирно уживались с командованием. Это позволяло сохранять дисциплину, а значит — боеспособность.

27 августа 1917 года Харьковский полк вместе со 173 пехотным Каменецким провел разведку боем у мызы Силламуйжа. Под пулеметным огнем, без выстрела, бросились уланы в штыковую атаку и после 12-минутной схватки выбили немцев из окопов. «Брошенное снаряжение, велосипеды, патроны, в изобилии съестные припасы, каски, шинели — все говорило, что атака была полной неожиданностью и стремительность ея была выше ожиданий», — отмечалось в реляции. В то время даже небольшой успех на фронте ценился высоко. Командир Каменецкого полка специальным приказом поздравил своих солдат и харьковцев «с первой победой после долгого сидения в окопах и кошмара революционной неурядицы». В бою погибли унтер-офицеры Владимир Науменко и Сергей Барсуков, шесть человек получили ранения. За предыдущие семь месяцев полк потерь не имел. Быть может, то были последние жертвы харьковцев в Великой войне. Командование использовало кавалерию для разоружения вконец разложившихся и отказавшихся повиноваться пехотных частей. Так Харьковский полк в начале октября 1917 года участвует в расформировании 116-й стрелковой дивизии, не желавшей идти в окопы. Чугуевцы, примерно в то же время посланные на усмирение непокорных частей Румынского фронта, отказались выполнить подобную миссию. Полковой комитет созвал общее собрание, на котором была вынесена резолюция: «На усмирение вообще и в район чужих частей, в частности, не ходить». Полк, вопреки приказу командира бригады, вернулся к месту расквартирования.

Октябрьский переворот в Петрограде явился даже для частей ближе других расположенного к столице Северного фронта полной неожиданностью. Растерянностью веет от строк телеграммы, полученной комитетом Харьковского полка из исполкома армии 26 октября 1917 года: «Передаю для сообщения всем комитетам: в настоящий момент в Петрограде правительства нет, Зимний дворец занят, правительство арестовано... Спокойствие и хладнокровие наш лозунг. ..Армиском просит все части армии сохранять спокойствие, нерушимость, единство и целость фронта, памятуя свой долг перед родиной и революцией, воздержаться от каких-либо выступлений до выяснения создавшейся обстановки».

24 ноября комитет постановил взять власть в полку. Появляется воззвание к «товарищам уланам» «откликнуться на зов» и осудить «посягателей нашей свободы», «подражателей Николая кровавого» Каледина, Корнилова, Дутова и «деспота» Керенского. Воззвание заканчивалось традиционной для того времени революционной риторикой: «Товарищи, сольемся же и мы воедино, где и право свое обретем, не дадим же вампирам кровавым посягнуть на свободу угнетенных крестьян, рабочих и солдат. Пусть знают все, весь мир трудящихся, что мы с ними, а вместе мы сильны, для нас преграды быть не может. Пробьем дорогу царству мирового социализма». В конце декабря полк в составе дивизии был направлен на Дон — против Каледина, где находился до начала марта 1918 года. Собственно говоря, к этому времени от полка мало что осталось, и численность всей дивизии не превышала одного кавалерийского полка довоенного состава.

Архивные документы не дают ответа на вопрос — сделали ли харьковцы хотя бы один выстрел в начинавшейся братоубийственной войне? А. И. Деникин, описывая Первый Кубанский поход во втором томе «Очерков Русской Смуты», приводит следующий эпизод. «Утром перед выступлением из Хомутовской большевистский отряд — несколько эскадронов 4-й кавалерийской дивизии с одним орудием — подошел вплотную к станции и открыл по ней ружейный и артиллерийский огонь. Охранялись добровольцы плохо: пока еще не было надлежащей выносливости в трудной солдатской работе. На окраине станицы, ближайшей к противнику, стоял обоз, и нестроевые с повозками сломя голову помчались по всем направлениям, запрудив улицы и внося беспорядок Вышел Корнилов со штабом, успокоил людей. Рассыпалась цепь, развернулась батарея; после нескольких выстрелов и обозначившегося движения во фланг нашей сотне большевики ушли». Были ли в рядах красного отряда харьковцы — нам неизвестно. Если были, то столкновение у станицы Хомутовской можно считать последним боем Харьковского полка. В конце марта 1918 года полк прибыл под Москву на станцию Николо-Перерва и здесь был расформирован. Последним днем его биографии стало 20 марта 1918 года.

Мы не располагаем сведениями, как встретили Октябрьскую революцию солдаты Изюмского и Чугуевского полков, равно как не знаем, где и при каких обстоятельствах полки прекратили свое существование. Даже архивные документы не дают нам точного ответа. Очевидно, это случилось в феврале—марте 1918 года.

Так канули в историю возникшие некогда на Харьковщине три старейшие полка русской кавалерии. Их бурная жизнь, вобравшая в себя почти три века, была полна всевозможных перипетий: неоднократно полки переменяли назначение, становясь из казачьих гусарскими, потом кирасирскими, драгунскими и т. п. Военная судьба бросала их от берегов Балтики до Черного моря и от Парижа до Эрзерума. Но всюду и при любых обстоятельствах они безупречно исполняли свой долг, чему свидетельством — полученные полками абсолютно все виды коллективных наград, существовавших в старой русской армии. Где теперь полковые реликвии — Георгиевские штандарты, серебряные трубы? Какова их участь? Пылятся ли они в запасниках какого-нибудь музея или безвозвратно утрачены? Этого мы не знаем и, скорее всего, не узнаем никогда. Завершая рассказ об истории харьковских полков, автор считает необходимым пояснить, что не претендовал на исчерпывающую полноту в освещении темы. Он преследовал лишь одну скромную цель познакомить тех, кому не безразлично прошлое края, с малоизвестными страницами его военной истории.