Победа над Наполеоном сделала Российскую империю самой могущественной державой в континентальной Европе. Но ее мощь основывалась не на успехах промышленности или сельского хозяйства, а на наличии огромной по тем временам армии. По окончании наполеоновских войн ее численность превышала 700 тысяч человек, к концу царствования Александра I достигла почти миллиона. Содержание вооруженных сил таких размеров было для страны нелегким бременем. Средство «уменьшения издержек на содержание войск» Александр увидел в создании военных поселений. Идея заключалась в передаче части армии на непосредственное содержание крестьян; поселенные среди них войска должны были как бы слиться с ними, помогать им в свободное от занятий время работать в поле и дома и в свою очередь приучать крестьян к военной жизни, дисциплине и строевым порядкам. «Здесь особенно ярко проявилась отличительная черта характера Александра I — его умозрительный способ мышления; как хорошо было как крестьян, так и солдат превратить в автоматы и переставлять одного на место другого. Отсюда понятно, почему Александр I ни за что не хотел отказаться от нее, несмотря на довольно грозные предостережения полной неудачи осуществления этой заманчивой цели и на явное несочувствие, высказанное вначале всеми ближайшими его сотрудниками», — писал русский военный историк начала века В. П. Никольский.

Насаждение военных поселений началось сразу же по возвращении русских войск из заграничных походов. Во главе этого дела царь поставил генерала А. А. Аракчеева, пользовавшегося его безграничным доверием. «Узкий, необразованный в широком государственном смысле, воскресивший начала павловской муштры и парадомании... бесчувственный, но строгий к подчиненным, злобный, не терпящий никаких возражений... Аракчеев ко времени главных реформ по военным поселениям представлял из себя 'всесильного самодура, с которым всякий талантливый и образованный человек избегал не только служить, но даже и встречаться», — характеризует царского любимца все тот же Никольский. При наличии такого главного исполнителя порочная сама по себе идея обернулась подлинным бедствием для сотен тысяч солдат и крестьян, зачисленных в корпус военных поселений. Их обитателей, включая детей старше шести лет, нарядили в мундиры, заставили все работы выполнять по команде, а после того еще обучаться премудростям строевого шага и ружейных приемов. Любые протесты оказывались тщетными: император, ласково принимая очередную депутацию, прежде всего давал им наставления повиноваться начальству. Аракчеев же расправлялся с недовольными по-свойски, и народная молва гласила, что «писать о нем надобно не чернилами, а кровью».

Чугуевский уланский полк разделил судьбу 20 кавалерийских полков, назначенных Александром I на поселение. Указом от 19 декабря 1817 года Чугуевская войсковая канцелярия упразднялась, а полк переформировывался в поселенный. Злой насмешкой звучала заключительная фраза царской грамоты: «Воздавая таким образом Чугуевскому уланскому полку достойное по его заслугам...».

Если превращение казаков в улан приравнивало их к обычной армейской кавалерии, то перевод в разряд военных поселян низводил казачьи семейства до положения крепостных крестьян. Кроме того, каждому поселенцу полагался надел строго определенных размеров, в результате у чугуевцев был отобран излишек в 1350 десятин. Все это наряду с бесчеловечными методами управления военными поселениями привело летом 1819 года к открытому возмущению чугуевцев.

Поводом послужил приказ о заготовке поселянами 103 тысяч пудов сена, что являлось непосильной задачей и неизбежно должно было повлечь запустение их собственных хозяйств. Вскоре распространился слух, что весь собранный поселянами и принадлежавший им хлеб будет изъят в полковой склад. Подобная же участь постигнет и домашнюю скотину. Тут же в селах Чугуевского округа начали составлять «приговоры письменные» о согласии вместе стоять упорно против поселения и собирать под ними подписи. Служили молебны, во время которых чугуевцы торжественно клялись «стоять твердо, дабы не быть военными поселянами... не исполнять ничего по военному поселению и не слушать по-сему начальников». В течение пяти дней — с 27 июня по 2 июля восстание распространилось по всему округу. Весь июль чугуевцы отказывались от выполнения любых работ в военных поселениях, не убирали даже собственный хлеб. В августе к ним присоединились уланы соседнего Таганрогского полка. Восстание охватило территорию с населением в 28 тысяч человек. «Никакие убеждения не действуют на бунтующих, — доносили Аракчееву, — все они единогласно с женщинами и детьми кричат следующее: «Не хотим военного поселения, которое ничто иное есть, как служба графу Аракчееву, а не государю, и мы приняли решительные меры истребить графа, то наверное знаем, что с его концом разрушится и военное поселение». Уланы не решались применить военную силу и ограничились пассивными формами протеста, рассчитывая, очевидно, на заступничество «батюшки-царя». Но Александр I приказал Аракчееву быстро и решительно подавить выступление и наказать всех виновных. К Чугуеву стянули семь полков с артиллерией, заняли войсками все населенные пункты округа. Начались массовые аресты. Всего под стражу было взято более двух тысяч человек, из них 1104 из Чугуевского полка. Военный суд приговорил 275 поселян «к лишению живота». Аракчеев заменил казнь на наказание шпицрутенами «каждого через тысячу человек по двенадцати раз».

Экзекуция состоялась 18 августа. Вечером того же дня Аракчеев писал царю: «Ожесточение преступников до такой степени простерлось, что из 40 человек только трое, раскаявшись в своем преступлении, просили помилования: они на месте же прощенье а прочие 37 наказаны, из коих 20 отдали богу душу». С 18 по 22 августа в Чугуеве из 54 человек, наказанных шпицрутенами, 29 были забиты насмерть. Сотни поселян были подвергнуты порке и сосланы в отдаленные гарнизоны. Оказались наказанными 69 офицеров Чугуевского полка, в большей или меньшей степени причастных к восстанию. Ротмистры Тареев и Туманский по приговору военного суда лишены дворянства, чинов, наград и отправлены в ссылку.

В начале октября Аракчеев извещал государя, что «все постепенно приходит в должный порядок». «Благодарю тебя искренно от чистого сердца за все твои труды», — отвечал Александр.

Жестокая расправа с несчастными поселянами вызвала возмущение передовой общественности страны, А С. Пушкин откликнулся эпиграммой на Аракчеева: «В столице он капрал, в Чугуеве — Нерон, кинжала Зандова везде достоин он». К. Ф. Рылеев написал сатирическое послание «К временщику».

Харьковский и Изюмский полки минула участь чугуевских улан, они сохранили принадлежность к армейской кавалерии. Но им сполна довелось разделить участь всей русской армии, где в конце царствования Александра I и особенно при Николае I расцвела бессмысленная муштра.

< Улан Харьковского полка 1827—1828

Впрочем, тому имелось вполне рациональное объяснение. На запрос министра внутренних дел о настроениях в армии почтенный основатель Харьковского университета В. Н. Каразин написал: «Солдаты, возвратившиеся из-за границы... возвратились с мыслями совсем иными и распространяют оные при переходе своем или на местах, где квартируют... Люди начали больше рассуждать. Судят, что трудно служить, что большие взыскания, что они мало получают жалованья, что наказывают их строго и пр.». Прямим средством борьбы с «тлетворными идеями» было усиление фрунтовых занятий. Аракчеев говорил, что если у армии отнять все свободное для раздумья время, то в ней не будет проявляться дух свободомыслия.

В пехотных войсках главное внимание обращалось на строевой шаг, кавалерия по примеру австрийской и прусской была охвачена повальным увлечением манежной выездкой. «С утра и до вечера, — говорится в «Истории Харьковского полка», — в понастроенных крытых манежах происходила пытка людей и лошадей. Их заставляли проделывать разные фокусы. Солдаты, несмотря на вбивание, никак не могли скоро постигнуть всех ухищрений немецкой изобретательности, названия которых так непонятно и дико звучат для их уха. Понимали они только ясно то, что редопами и т. п. нельзя будет колотить врагов отечества, а из ружей тогда они не стреляли, саблями владеть не учились вовсе — не было времени, манеж поглотил все и все отодвинул на второй план». Испытанным средством воспитания и обучения солдат оставалась палка. Телесные наказания следовали за малейшую провинность. В одном из приказов по Харьковскому полку прямо говорилось: «Хороший командир каждого солдата натуру знает, сколько кто ударов выдержит, а кому определит их не в меру, значит тому смерть... а что ассигновано, так тому и быть».

Все в армейской жизни было подчинено заботе о внешней эффектности, а потому уставы того времени даже на случай военных действий давали весьма любопытные советы. В Уставе о кавалерийской строевой службе 1818 года в главе «О атаке» рекомендовалось «слишком горячих лошадей придерживать», «в карьер более 80 шагов никогда не атаковать» и главное внимание при атаке обращать на равнение. Устав 1823 года гласил: «Атакующий фронт должен идти на неприятеля сколь можно осанисто...». Николай I, подобно своему отцу и брату, был большой охотник до военных реформ. При нем в 1827 году Харьковский полк стал из драгунского уланским. Уланы были одеты в синие короткие куртки с цветными воротниками, лацканами и выпушками вдоль швов на спине и рукавах; также синие рейтузы с двойным лампасом. На голове — характерные уланские шапки, наподобие польских, с четырехугольным верхом; украшенные шнурами. Цвет лацканов, обшлагов, воротников, выпушек и лампасов в Харьковском полку был белый. Изюмский утратил свое славное имя и с 1826 года стал называться «гусарский эрцгерцога Австрийского Фердинанда». Но перемены в названии и форме одежды не повлияли на характер боевой подготовки, и «главнейшие две обязанности кавалерии — охранять и разведывать — находились всегда почему-то в полном загоне, и учиться тому не почиталось нужным».

Ложная система обучения и воспитания наносила огромный вред русской армии, но она не могла окончательно разрушить боевой опыт, приобретенный в эпоху борьбы с Наполео ном. Русский солдат не был окончательно исковеркан муштровкой Аракчеева. Его блестящие боевые качества остались незыблемыми, что подтвердилось в ходе русско-персидской (1826—1828 гг.) и русско-турецкой (1828—1829 гг.) войн.

Предъявив претензии на Закавказье, Иран летом 1826 года начал войну против России, сорокатысячная армия наследного принца Аббас-Мирзы перешла пограничную реку Араке. На помощь малочисленному Кавказскому корпусу была направлена уланская дивизия, куда входил Чугуевский полк Переход в Закавказье оказался длительным, и уланы смогли принять участие в боевых действиях уже в кампанию 1827 года. Два дивизиона полка охраняли коммуникационную линию русских войск в карабахском отряде генерал-майора Панкратьева. Уланам приходилось сопровождать транспорты и отражать набеги персидских наездников. Вот как описывает атаку чугуевцев на персидскую конницу в бою 24 июня 1827 года известный историк Кавказских войн Василий Алексеевич Потто. «Впереди отряда шел дивизион чугуевских улан. Их белые шапки, белые лацканы и серые кони рельефно выделялись на темной зелени муганской степи. Кромин (командир отряда) не успел еще отдать приказание, как дивизион развернул фронт и, шумя флюгерами склоненных пик, стремительно помчался в атаку. Персияне дрогнули и дали тыл. К несчастью, под уланами были молодые, невыезженные кони, еще не умевшие слушаться повода. В бешеной погоне занесенные своими лошадьми, чугуевцы заскакали слишком далеко, наткнулись на новые вражеские толпы и в свою очередь были опрокинуты. Персияне горячо их преследовали. Пушечные выстрелы остановили неприятеля и дали возможность уланам выйти из-под его ударов; тем не менее один офицер, пять солдат и восемь лошадей были убиты и ранены». Еще большие потери понесли чугуевцы от болезней: в течение двух-трех месяцев стоявшие в селении Зардоб два эскадрона потеряли умершими полковника, двенадцать обер-офицеров, двух докторов и 56 рядовых; почти все остальные офицеры и 269 солдат лежали в госпиталях. Скорбным памятником пребыванию здесь чугуевских улан осталось обширное кладбище, усеянное убогими деревянными крестами.

Еще один дивизион был включен в состав сводного уланского полка, действовавшего вместе с главными силами армии. При взятии крепости Сардар-Абад 19 августа чугуевцы вместе с казаками и драгунами преследовали отступавший неприятельский гарнизон. Во время осады Эривани (23 августа — 1 октября) они прикрывали батареи, после капитуляции столицы Восточной Армении совершили марш кТавризу. Побежденный Иран подписал в феврале 1828 года мирный договор. По его условиям он обязывался выплатить России 20 миллионов рублей контрибуции на покрытие военных издержек. Чугуевский полк получил ответственное задание: доставить контрибуцию из Ирана в пределы России. Четыреста сорок пудов серебряных монет были уложены в 120 кожаных мешков, которые в виде вьюков поместили на строевых лошадей и таким образом транспортировали под охраной улан к месту назначения. За успешное выполнение этой миссии ее участникам было роздано 440 рублей — по весу перевезенного серебра.

Поддержка Россией борьбы греков за независимость привела к войне с Турцией. Закавказье снова стало ареной боевых действий. Из чугуевских улан в мае 1828 года был сформирован усиленный эскадрон под командованием ротмистра Василия Тимофеевича Линева. Он вошел в состав Сводного уланского полка Кавказской армии. Остальные эскадроны осенью вернулись в Чугуев.

< Офицер и унтер-офицер Изюмского полка 1826—1828

Сводный уланский полк участвовал во всех крупных сражениях с турками на Кавказе. За отличие в разных делах кампаний 1828 и 1829 годов 20 уланов чугуевского эскадрона получили Георгиевские кресты. Ротмистр Линев был произведен в майоры, награжден тремя орденами и золотой саблей с надписью: «За храбрость». Кроме того, все солдаты и офицеры получили специальные медали в память русско-турецкой войны.

Летом 1829 года боевой путь чугуевских улан пересекся с маршрутом «путешествия в Арзрум» А С. Пушкина. Поэт оказался свидетелем боевых столкновений, предшествовавших взятию этой турецкой крепости. Описывая в известном произведении увиденные баталии, он несколько раз упоминает Сводный уланский полк, в непосредственной близости от которого находился во время боев у с. Кайнлы 19 июля и при Миллидюзе 20 июля 1829 года. Тогда же состоялось его знакомство с одним из чугуевских офицеров, не вошедшее в анналы полка, но не оставленное без внимания исследователями жизни Пушкина. Знакомство это имело свою предысторию. В 1825 году, когда поэт находился в Михайловской ссылке и его имя практически не упоминалось в прессе, издававшийся в Харькове «Украинский журнал» опубликовал поэтическое обращение к Пушкину, подписанное никому не известными инициалами. Харьковский литературовед И. Я. Лосиевский установил, что его автором был офицер Чугуевского полка Михаил Владимирович Юзефович. Личная встреча Юзефовича с Пушкиным произошла спустя четыре года под стенами осажденного Эрзерума. «Я приехал туда с поэтом Юзефовичем», — писал Пушкин. Слово «поэт» в устах Пушкина применительно к личности скромного офицера означало высокую оценку творческого дара Юзефовича. Любопытные воспоминания о своих встречах с Пушкиным оставил сам Михаил Владимирович: «Как теперь вижу его, живого, простого в обращении, хохотуна, очень подвижного, даже вертлявого, с великолепными большими, чистыми и ясными глазами ... с белыми блестящими зубами, о которых очень заботился... Он вовсе не был смугл, ни черноволос... а был вполне белокож и с вьющимися волосами каштанового цвета... В его облике было что-то родное африканскому типу, но не было того, что оправдывало бы его стих о самом себе: «Потомок негров безобразный». Напротив того, черты лица были у него приятные и общее выражение очень симпатичное.... Носил он... щегольской черный сюртук, с блестящим цилиндром на голове, а потому солдаты, не зная, кто он такой, и видя его постоянно при Нижегородском драгунском полку... принимали его за полкового священника и звали драгунским батюшкой».

Главные события войны развернулись на Балканах. Русские войска, вытеснив неприятеля из Молдавии и Валахии, перешли Дунай и вступили в Болгарию. Харьковский уланский полк в составе 4-й уланской дивизии при 6-м пехотном корпусе начал войну, имея в строю 765 человек всех чинов при 713 лошадях. Командовал харьковцами в эту пору Иосиф Романович Анреп. Полк он возглавил в 1826 году в возрасте 29 лет, но, несмотря на молодость, показал себя вполне зрелым боевым командиром. На это указывают и полученные им за войну знаки отличия — орден Св. Георгия, золотое оружие и две турецкие пули — в грудь и руку.

С июля по октябрь уланы находились в отряде, блокировавшем мощную турецкую крепость Силистрию. Численность гарнизона почти вдвое превышала силы осаждающих, и турки постоянно совершали вылазки. Во время отражения одной из них, 16 августа, и был ранен И. Р. Анреп, лично возглавивший атаку уланских эскадронов. В другой раз, 3 сентября, два эскадрона харьковцев бросились в атаку с «отличным успехом в толпы в три раза сильнейшая». До конца сентября уланы заслужили под стенами Силистрии 25 Знаков отличия Военного ордена. В это время в армии находилось немало офицеров, разжалованных и переведенных из гвардии за причастность к заговору декабристов. Были такие и в Харьковском полку. Корнет Васильчиков и поручик Свиньин за проявленную в боях у Силистрии храбрость получили «высочайшее прощение» вины за участие в событиях декабря 1825 года.

В конце сентября полк был переброшен к другой турецкой крепости — Шумле. Наступила осень, с холодами, дождями, бескормицей. Лошади, привыкшие к теплым конюшням и манежам, где их готовили к парадам и смотрам, отказывались переносить «тяготы и лишения» воинской службы и гибли десятками. «Когда-то жирные до безобразия, с лоснящеюся шерстью, с завитыми в колечки гривами и хвостами лошади, — пишет Е. Альбовский, — обратившись теперь в худых, безобразных, обросших косматою шерстью одров, шатались от ветра и падали в полном изнеможении, чтобы более уже не встать». К декабрю полк лишился их более половины. Взвалив на спину попоны, седла и прочие принадлежности конской сбруи, проклиная на все лады непогоду и начальство, тащились по раскисшим от дождя дорогам пешие уланы на зимние квартиры в Валахию.

За время короткой зимней передышки полк, потерявший от болезней массу людей, так и не смог восстановить свою численность. Война продолжалась, весной уланы снова прибыли под Силистрию и оставались здесь вплоть до ее капитуляции 18 июня 1829 года. Падение Силистрии развязало руки русскому командованию, и оно приступило к осуществлению давно задуманного плана похода за Балканы.

Харьковский полк в левой колонне генерала Рота выступил 30 июня из-под Шумлы в направлении на Бургас. Переход через горы был чрезвычайно утомителен. Погода стояла знойная. Взбираясь по скверным дорогам в горы, солдаты изнывали под тяжестью амуниции и запасов продовольствия и воды. Кавалеристы были в более выгодном положении, но им часто приходилось идти пешком, ведя коней в поводу. На последних переходах пошли дожди, и движение по испорченным дорогам стало еще более затруднительным. При переправе через реку Камчик у Дарвиш Джевана турки попытались преградить путь войскам Рота, но были отброшены. 10 июля колонна, перевалив через горы, начала спуск Перед взорами солдат расстилалась цветущая долина, а за ней зеркальная поверхность Бургасского залива. 11 июля был захвачен укрепленный лагерь у Миссемврии, где харьковцы взяли два орудия, на следующий день они первыми ворвались в Бургас. Главнокомандующий генерал И. И. Дибич доносил императору Николаю: «Государь! Господь благословил усилия храбрых и несравненных войск, которые Вашему Величеству угодно было доверить моему командованию. Балканы, считавшиеся непроходимыми в течение стольких веков, пройдены ими в три дня, и победоносные знамена Вашего Величества развеваются на стенах Миземврии, Ахиолы и Бургаса, среди населения, которое встречает наших храбрецов как освободителей и братьев...».

31 июля турки были разбиты у Сливно, где еще раз отличился Харьковский полк После этого у них больше не было организованных сил, способных оказать сопротивление. Армия Дибича заняла Адрианополь, удар заносился над Константинополем. При таких обстоятельствах Турция вынуждена была просить мира.

За различные подвиги, совершенные при осаде Силистрии и Шумлы, в боях у Янибазара, Дервиш Джевана, Миссемврии и Сливно, 63 улана Харьковского полка получили Георгиевские кресты. Личному составу первых двух дивизионов были пожалованы знаки «За отличие» на головные уборы. Наград удостоились почти все офицеры полка.

Об участии в войне изюмских гусар известно немного. К ее началу «гусарский эрцгерцога Фердинанда» насчитывал в своих рядах 45 офицеров, 994 унтер-офицера и рядовых, 22 музыканта. На театр военных действий полк прибыл в сентябре 1828 года и почти все время состоял в корпусе, осаждавшем Силистрию. При отражении наступления турок весной 1828 года гусары охраняли правый фланг русской позиции во время Кулевчинского сражения (31 мая), но активного участия в бою не принимали. Полковая традиция не сохранила воспоминаний о каких-либо ярких боевых эпизодах. Незначительное число солдат, получивших боевые награды за походы 1828—1829 годов — всего 24 человека, также подтверждает, что на долю изюмцев не выпало на этот раз громких побед.

Война окончилась, в сентябре 1829 года в Адрианополе был подписан мирный договор. Российская империя приобрела довольно скромные территории на Кавказе и побережье Черного моря. Зато Греция получила полную автономию, а спустя полгода объявила о своей независимости. Автономными стали Молдавия и Валахия, укрепила свою самостоятельность Сербия. По условиям договора русские войска продолжали оставаться в Болгарии и Дунайских княжествах до выплаты Турцией контрибуции. Харьковский полк до весны 1830 года находился в Восточной Румелии, в октябре перешел в Валахию. Здесь два офицера, три вахмистра и 16 рядовых были командированы для обучения местного земского войска — основы будущих вооруженных сил независимого румынского государства. Известие о восстании в Варшаве и начале русско-польской войны потребовало срочного возвращения полка в пределы России.